Она мягко похлопала его по руке. И это прикосновение показалось юноше самым приятным на свете. Ее пальчики были такими маленькими, но такими же крепкими, как и его. — Я вижу, что тебе можно доверять. И она одарила юношу таким взглядом, за который он готов бы был отдать свою жизнь.

Не успел Джереми подобрать достойный ответ, как неподалеку раздался какой-то шум — шуршание палых листьев. Они замерли, но, прислушавшись, сообразили, что это просто пробежала какая-то мелкая зверушка. Джереми сел рядом с Сал, не. выпуская ее руку. Он мог сжимать ее пальцы все время, пока находился рядом. — Кто тебя ранил? — яростно прошептал он. — Кто охотится за тобой? — Кто? Исчадия ада. Люди лорда Калаха. Если я начну перечислять, кто не охотится за мной, список будет короче. — Она слабо улыбнулась и вздохнула. — Хотя я не сделала ничего дурного. — Мне все равно, если бы и сделала! — жарко воскликнул Джереми.

Не это волновало юношу. Он забеспокоился тем, что девушка снова понесла какой-то горячечный бред. Он осмелился потрогать ее лоб, на что пациентка ответила понимающей ухмылкой. Да, лоб горячий. Ах, если бы можно было позвать кого-то на помощь… Все, что мог сделать Джереми, это принести еще воды, смочить тряпицу и охладить лоб больной Сал.

Когда они снова увиделись, Сал опять стало хуже. Она принялась умолять и требовать, чтобы он отправил ее вниз по реке. Ей нужно было плыть позарез, пусть даже она погибнет в дороге. Джереми едва удалось удержать несчастную на месте. Что ж, он был готов доставить Сал куда угодно. Уж это было в его силах.

Хуже всего, что сознание Сал начало мутиться. Джереми опасался, что девушка сходит с ума и, того и гляди, что-нибудь с собой учинит. Вторая проблема была напрямую связана с первой: он никак не мог определить, становится ли ей лучше или хуже. Она ответила отказом на его предложение поискать целителя. Притом так возмутилась, что Джереми не рискнул поднять этот вопрос снова. Но ему пришлось признать, что для сохранения секретности так даже лучше.

Иногда, во время приступов горячки, Сал бормотала что-то насчет семи. Насколько Джереми понял, такое количество людей было замешано в то дело жизни и смерти, которое толкало Сал вперед. Затем она принималась молить одного из семи что-то сделать. Или, напротив, не делать чего-то.

Почти половина ее бреда изливалась на другом языке, такого Джереми никогда не слышал прежде. И не понял ни слова. Когда ей полегчало, он спросил: — А кто эти семеро? Взор Сал прояснился, и голос ее звучал уже тверже. — Кто тебе рассказал о них? — Ты. Только что. Прости, если… — Господи! О, повелитель солнца! Что мне делать? — Доверься мне.

Он положил руку ей на лоб и едва не отдернул, — настолько сильным был жар. Девушка покачала головой, словно его просьба причинила ей боль. — У меня есть право нести то, что я несу. Но я не могу воспользоваться этим. Я недостойна.

Джереми показалось, что несчастная решила, будто он обвинил ее в краже… но ведь ему было действительно все равно — украла она что-либо или нет. Сал была его, а он был ее. Она доверилась ему. — То, что ты несешь, так важно? Я могу взять эту вещь себе. И спрятать.

Сал набрала побольше воздуха в грудь, хотя каждый вдох, видимо, доставлял ей сильную боль. — То, что я несу… это страшная ноша. Нельзя сваливать ее на тебя. Пока нельзя.

Сердце Джереми кольнуло болезненное подозрение, что Сал не доверяет ему так же безгранично и искренне, как он ей.

Эти чувства незамедлительно отразились на его лице. — Нет, милый! Мой дорогой Джереми, да помогут тебе все боги. Ради безопасности тебе лучше не знать…

Он не стал переспрашивать, ради какой безопасности — его или ее тайны. У Сал снова начался бред, она принялась бормотать что-то неразборчивое, временами впадая в забытье.

И все же у подруги Джереми случались и просветления. Во время одной из таких передышек она опять яростно запретила ему посвящать кого-нибудь в свою тайну. — Хорошо, — кивнул он. — Не могу представить, кому бы я мог доверять здесь. Разве что повивальной бабке, так ты как будто не беременна… Ее лицо вспыхнуло. — Э-э, я не имел в виду… — Ничего, — грустно улыбнулась Сал. — Хвала добрым богам хоть за эту малую милость. — А кто эти добрые боги? — поинтересовался Джереми.

Она не ответила, хотя юноша счел свой вопрос серьезным. — Все равно не говори ничего повитухе. Едва ли она сможет сделать что-нибудь, что не смог ты.

Джереми оставил Сал, прошептав на прощание, что скоро вернется и принесет еды.

Несколько часов он прилежно трудился, пока в сердце нарастала тревога и странное напряженное вдохновение. Юноша старался не подать виду, что он чем-то взволнован, и как будто это ему удалось.

И все это время одинокая девушка, возможно, сходила с ума от болезни и неопределенности.

Прежде он никак не мог добиться от Сал названия конечного пункта ее путешествия. Но постепенно болезнь брала свое, и бедняжка призналась, что должна передать свою ношу кому-то из Академии. Снова придя в себя, Сал словно осознала, что жизнь ее висит на волоске, и назвала имя. — Профессор Александр. — Что? — Это человек, тот, кому ты должен передать мою ношу, если я умру. — Твое таинственное сокровище? Хорошо. Профессор Александр. Только ты не умрешь.

Джереми не был уверен, что «профессор» имя собственное, а не данное. Или что это не должность или звание, вроде «старосты» или «доктора». Но он выяснит. Он все выяснит. — А если он… профессор Александр… — Ну? — Если окажется, что он умер или… или пропал… — Ну? — Тогда ты отдашь это… Маргарет Шаландон. Она тоже… достойна. — Маргарет Шаландон, — медленно повторил он незнакомое имя. — Передам. — То, что я несу… — Но что это? Скажи. …настолько важно… если бы я была достойна…

Но Сал упрямо отказывалась посвятить своего спасителя в эту последнюю и самую важную тайну. Скорее это небольшая вещица, подумал Джереми. Пока он обихаживал девушку, как сиделка, то видел почти все части ее тела. В потайных карманах, если таковые были, не уместилось бы ничего, кроме листа бумаги. «Наверное, это какая-нибудь карта или список имен», — решил Джереми. Но оставил свои догадки при себе. — Джереми. — Да, Сал. — Если ты туда доберешься, а я нет… ты должен будешь передать ему то, что я тебе дам. — Хорошо. — И сказать… — Да. — Семеро из нас остались в живых… под конец. Мы сделали все, что смогли. И разошлись в разные стороны. Чтобы труднее было нас выследить. — Я должен буду передать профессору Александру, что вы разошлись в семь разных сторон и что вы сделали все, что смогли. Так? — Достаточно. Он поймет… Джерри? Тебя друзья звали Джерри? — Звали, когда у меня были друзья.

И то ли Сал действительно захотелось выслушать историю его жизни, то ли Джереми так сильно захотелось рассказать, он убедил себя, что Сал и вправду этого желает.

Но, услышав ее прерывистое дыхание и, заметив нездоровый вид девушки, Джереми прервал печальный рассказ и обратился к более насущным проблемам. — Сал, я передам то, что ты хранишь, что бы это ни было. Я отдам эту вещь одному их тех, кого ты сочла достойными доверия. Я запомнил их имена. Либо же я спрячу эту штуку где-нибудь поблизости… пока тебе не станет лучше. И никто ее не найдет. — Я знаю… Джерри. Но не могу. Не могу нагрузить тебя еще и этим. Я пока жива. Я пока надеюсь поправиться. Мы отправляемся завтра или послезавтра. — Девушка замялась, словно обдумывая какой-то важный вопрос. — Но если я умру, ты должен будешь взять это.

Джереми стиснул кулаки от беспомощности. Казалось, они кружат по бесконечным лабиринтам ее бреда. И нельзя было грубить бедняжке, нельзя пытаться силой отобрать ее сокровище, чем бы оно ни оказалось. — Но что это?

И вновь что-то — сомнения, страхи, надежды — остановило Сал. «Недостоин!» — Ты можешь хотя бы показать мне это? Несколько мгновений девушка мучительно размышляла. Потом покачала головой. — Пока нет. — Сал, ну как я…

Но Джереми оборвал себя, решив, что у Сал снова начался бред. Поздно ночью Джереми лежал на сеновале, на копне свежего теплого сена и слушал, как по крыше барабанит дождь. Он честно пытался уснуть, завернувшись в плед, который служил ему и матрасом и одеялом одновременно. Как бы юноша ни извернулся, все равно в крыше находилась щель, через которую холодные капли падали на него. Джереми стянул всю одежду — если мокрым, то лучше уж голым — и сердился на дождь. Завтра попробуй потаскай тачку, что наверх, что вниз по скользкому глинистому склону.